В 1991 году, в год смерти Архиепископа Лефевра, его сестра, мать Мария-Кристиана, написала библиографический очерк о своём брате. Его Преподобие Епископ Фелле дал своё разрешение на опубликование этого очерка в ознаменование пятилетней годовщины смерти преподобного архиепископа.

Добрый Господь наделил Марселя очень ровным и спокойным характером и душой редкой силы. Волей судьбы родившись во времена декрета, изданного Святым Пием X, о принятии Причастия с раннего возраста и о частом причащении, он смог принять первое в своей жизни святое Причастие в пятилетнем возрасте и затем причащаться ежедневно. Его просвещённая душа обратилась к Богу с величайшим простодушием. Он даже сам того не осознавая, излучал свет Божий своей умиротворённостью и чувством долга, сопровождаемым здоровым весельем, которое, казалось, старалось скрыть все его дары. В силу своей застенчивости он искал общества таких же скромных, непритязательных людей. Во время двух последних лет его учёбы в академии наша бабушка Ваттин иногда жаловалась на то, что он редко приходил на встречи, где вся семья собиралась вместе. И когда он возглавил Общество Святого Винсента Павла, то проводил всё своё свободное время, посещая бедняков. Он узнал от приходских священников, какие семьи находились в наиболее тяжёлом положении, и препоручил заботу о них всем своим друзьям. И всё это он делал не говоря об этом ни слова, так что узнавали мы об этом случайно. Однажды стекло в моих часах начало шататься, и я спросила брата, где можно было найти часовщика, чтобы починить часы. Он мне тут же назвал имя одного из своих подопечных, не сказать, конечно же, о том, что он заботится об этом человеке. Я отправилась к часовщику, который, по словам Марселя, был мастером своего дела, но нашла не часовую мастерскую, а маленький домик и человека-калеку, сидящего в инвалидном кресле, который пообещал мне устранить все неполадки. Спустя несколько дней, я пришла забрать часы, которые теперь были в прекрасном состоянии. Я бы никогда ни о чём не догадалась, если бы однажды, когда Марсель уезжал на учёбу в семинарию в Рим, брат не попросил меня отнести рождественские подарки тому самому часовщику, так как он сам не мог этого сделать. Недоумевая что сказать, я пошла по знакомому мне адресу, но как только я вошла и объяснила от кого принесла подарки, добрый человек воскликнул: "Вы сестра Марселя?! Да он же святой! Вы не можете себе представить, как много он сделал для нас. Когда я стал калекой из-за несчастного случая, он приходил ко мне и проводил целые дни, починяя часы. Я очень страдал из-за своей нетрудоспособности. Но Ваш брат заметил, что мои пальцы были такими же подвижными, как и прежде и с тех пор у меня не было недостатка с работой, потому что он рекомендовал меня всем, у кого были проблемы с часами". Конечно, мне ничего не нужно было говорить этому человеку, но с каждым его словом я всё больше и больше понимала: Марсель никогда не хвастался своими поступками. Ему достаточно было осознавать, что он может помочь.

Обычно на Новый Год мы записывали имя брата или сестры, с тем чтобы потом на праздник Крещения описать его или её. Однажды я написала имя Марселя. Что я могла сказать о нём? Я немного смутилась и побежала спросить нашу добрую Луизу. "Марсель? сказала она, да ведь он же святой!" "Но не могу же я этого написать!" "Ну тогда скажи, что он всегда всем помогает". И правда, он всегда придумывал различные способы, чтобы облегчить работу слуг.

Он был ответственным за кур и кроликов, помогал по дому слугам. На деньги, вырученные за продажу яиц, он купил велосипед и теперь мог быть на посылках у всех, кто нуждался в его услугах, особенно у бедных людей. Когда он собирался в семинарию, мама сказала мне: "Не представляю, как мы справимся со всеми домашними делами без помощи Марселя". Его отъезд был поистине тяжелейшей жертвой. Ему удалось скрыть свои эмоции, однако мы не могли даже говорить об его отъезде, пока не получили его первое письмо, настолько сильно мы переживали разлуку с ним. Мама могла положиться на него в любой ситуации. Она говорила, что, когда Марселю было лет 13 – 14, она могла полагаться на суждения сына даже больше, нежели на суждения мужа. Папа был очень чувствительным идеалистом, поэтому он не любил проверять подлинность счётов своих компаньонов: а не подумают ли они что им не доверяют? Это привело к тому, что пришлось вызвать шерифа и объявить о банкротстве. Несмотря на юный возраст, Марсель правильно разобрался в ситуации, говоря о том, что он не доверял этому партнёру отца.

Это случилось во время посещения хлева, куда был позорно сослан Папа Римский Святой Марсель, когда мама, до глубины души возмущённая таким оскорблением в адрес Папы Римского, приняла решение бросить вызов грубому нарушению закона, назвав своего второго сына Марселем. Старший сын по традиции, принятых в северных семьях, должен был носить имя отца, с тем чтобы имя семейного дела осталось неизменным. И вот, 29 ноября 1905 года на свет появился Марсель; случилось это так поздно ночью, что его нельзя было покрестить в этот же день, однако после крещения, совершённого в течение 24 часов, мать предрекла ему ту великую роль, которую Марсель должен был сыграть, служа Римским Папам.

Рене всегда был первым в классе, он выделялся живостью интеллекта. Марсель, который был средним учеником, отличался от других ясностью суждений. Я помню его визит к нам в Кармелитский монастырь Туркуэн с Его Преосвященством Епископом Камеруна Граффином. Мы, сестры, задавали им вопросы. Ответы Епископа Граффина следовали мгновенно, подобно стрелам. Мне даже стало неловко оттого, что Епископ Марсель медленно реагировал на вопросы. Он внимательно обдумывал свои ответы, зато они были настолько весомыми, что без всякого сомнения, стоили немного терпения, и мы, сестры, оценили их по достоинству. Когда он приезжал навестить меня, то всегда находил время ответить на вопросы сестёр. Он сказал мне как-то, что у нас остаётся очень мало времени побыть вместе. Но, будучи щедрым и милосердным, добрый Господь вознаградил меня светом моего брата, который я получила всего в нескольких его словах. Особенно мне запомнился случай, когда меня тревожили сомнения в вере и я ни с кем не осмеливалась поделиться ими. И тогда он сказал мне: "Как можно отрицать веру, когда всё вокруг говорит нам о Боге?" и он продолжил развитие этой мысли. Я покинула комнату, где мы сидели, совершенно преображённой, хотя брат ни о чём не догадался.

А однажды сестры спросили его о чистилище. Он ответил: "Чистилище? Нам нужно пройти через него на Земле; все страдания, которые мы смиренно переносим, являются нашими столь многочисленными достоинствами, помогающими нам совершить очищение на Земле". Когда сестры ушли, он поведал мне о том, что однажды во время семейного собрания ему пришлось скрыть свои страдания. Ночью у него так разболелся зуб, что ему пришлось среди ночи идти к зубному врачу и удалить зуб, и весь последующий день он был не только вконец разбитый и уставший, но и всё ещё испытывал боль. Никто из домашних не заметил этого так хорошо брат владел собой. Также стойко он переносил страдания на протяжении всей своей жизни и никогда не показывал их, разве что в случае очень сильной боли. Даже будучи ребёнком он лишь в исключительных случаях говорил о своих болезнях, будь то боль в горле или ушная боль. Вообще-то он рос здоровым ребёнком, но всё же на нём не могли не сказаться лишения военного периода. Когда он был послушником у отцов Ордена Святого Духа, ему пришлось поправляться, лёжа на шезлонге в саду, что могло для него быть только унижением. Однако он умел превращать все свои испытания в благодарения. Похожей была ситуация во время первых его лет в миссии, когда его организм был настолько ослаблен, что мама даже испугалась за его здоровье, когда его назначили преподавателем семинарии. "Аи-аи, да ведь это же требует столько сил!" Но добрый Господь заботился о Своём великодушном слуге. В первые годы мисси защита от москитов была очень слабая; наверное, он здорово настрадался от них.

Но давайте вернёмся в его детство... Мама отмечала, что ей не нужно было придумывать игры для своих пяти старших детей, они прекрасно делали это сами. Среди нас царил дух энтузиазма и весёлой близости, и обычно заводилами были два наших старших брата-миссионера, которые вели нас за собой на улицу: догонялки, эстафеты, крокет, "... кто выше прыгнет", шарики. А когда шёл дождь, были игры в гостиной или карты. Одному из них даже пришла в голову идея организовать конференцию. Нас всех рассадили на детские стульчики, и вдобавок мы должны были принести с собой наших кукол с тем, чтобы создать впечатление заполненности зала зрителями. А когда мы во время каникул на два месяца поехали на пляжи Бельгии, то играли там во всевозможные детские игры, среди которых особенно любимыми были строительство песочных замков, ловля креветок и долгие прогулки прямо до Голландии, где нас угощали восхитительными вафлями. Что ещё можно было пожелать! Нам не нужно было покидать круг семьи, чтобы развлечься. Из всего этого мы смогли сделать вывод, что жить в больших семьях было намного лучше и интереснее, в особенности если эти семьи были по-настоящему обращены к Богу, с Мессой по утрам, с молитвами перед едой, с вечерними семейными молитвами и родительским благословением перед сном. На Рождество у каждого из нас была своя овечка в рождественской сцене, и в зависимости от того, кто из нас лучше всего вёл себя в году, овцу того из нас ближе всего располагали к колыбели младенца Иисуса. А на праздник Святого Николая наши бабушка и дедушка прятали подарки для нас в своей комнате. На Новый Год приходили все наши дяди и тёти со своими детьми к нам домой. Все собирались вместе на первую Мессу, а затем на завтрак мы шли к бабушке и дедушке. Дети рассказывали стихи или что-нибудь исполняли на музыкальных инструментах; в наших семи семьях было сорок четыре ребёнка, и тринадцать старших посвятили себя службе Господа до того, как появился ещё один ребёнок, который дополнил это число. День Нового Года был поистине святым, и никто не пропускал этот день, когда вся семья собиралась вместе. Каждое второе воскресенье мы все собирались у бабушки с дедушкой; но Марсель часто пропускал эти собрания, чтобы навестить семьи бедняков.

Война 1914 года стала тяжёлым испытанием для семей, но те из них, кто остался на оккупированной территории, стали намного более набожными. Церкви не могли вместить в себя всех тех, кто желал придти туда; люди заполняли всю площадь перед церковью. Там было столько молитв и особых благословлений. Духовные настоятели монастыря Святой Марии организовывали процессии, которые проходили через дворы, так как шествия по улицам были запрещены. В одной из таких процессий Марсель представлял младенца Иисуса Пражского. Он был действительно великолепен в длинном белом одеянии, подпоясанный верёвкой; в его правой руке был земной шар с крестом, а голову венчала корона. Его фотография в таком обличье была настолько удачной, что её многие годы выставляли в витринах фотомастерской на улице Тиллул в Туркуэне. Найдётся ли когда-нибудь эта фотография? Марселю на ней было лет 10 – 12.

Во время войны для освещения мы пользовались лишь газом и тяжёлыми масляными лампами. Когда война закончилась, мы нередко наблюдали, как Марсель на выходных погружался в чтение толстенной книги по электричеству, изучая мельчайшие подробности, описанные в ней. Затем с помощью одного из своих друзей (Роберта Лепутра) он задумал оснастить дом электричеством, позаботившись о каждой детали: утюгах, плитах и так далее. Закончив проводку, они сделали то же самое в доме его друга, поддерживая друг друга на высоких лестницах в коридорах и помогая друг другу в этом непростом деле.

На Праздник Тела Христова в академии Священного Сердца наши братья участвовали в красивейшей процессии, которая проходила вокруг большого сада, где располагалось множество хижин отшельников. Сотни человек собрались посмотреть на процессию. Прекрасные голоса молодых людей уносили "нас на небеса, и мы долго-долго находились под впечатлением от услышанного. В мае мы отправились в паломничество в Марльер, находящийся на окраине города Туркуэн, недалеко от бельгийской границы. На,куполе костёла находилась статуя Благословенной Девы Марии, которая, несмотря на все усилия обратить её в сторону костёла, дважды поворачивалась в сторону Франции, так что строителям ничего не оставалось, как оставить всё как есть. Мы хотели совершить девять паломничеств в месяц. Нам нужно было для этого вставать в пять часов утра, чтобы преодолеть три четверти нашего часового маршрута и успеть на Мессу к шести часам, а после этого бежать на уроки. И всё же, хотя мы уставали от ходьбы, в конце нашего паломничества мы чувствовали, что наша небесная Мать подбадривала наш дух. На окраине города стояла маленькая ферма, при виде которой Марсель сказал: "Если бы мне нужно было выбрать место жительства, я выбрал бы это". Он показал нам своё желание жить близко к природе в величайшей простоте, вдали от всего показного. Да, в этом был весь он.

В школе он не позволял себе обращать внимание на проделки одноклассников своего брата. Они развлекались тем, что подтрунивали над ним, когда встречали его на улице. Однажды я увидела их, встретив Марселя на углу улиц Путрэнз и Националь; он возвращался из академии, а я – из пансиона Непорочного Зачатия. Услышав этот привычный для Марселя хор, я возмутилась, но он прошёл мимо них, не говоря ни слова, как будто бы его это не касалось. Я спросила: "Это они к тебе обращаются?" Марсель ничего не ответил. Я была восхищена его самообладанием. Он правильно решил, что если не будет обращать внимания, то его обидчики скорее забудут эту игру. Но если объектом насмешек становился мальчик, который был слабее их и поэтому не мог постоять за себя и которого осаждали, как только он покидал двор школы, Марсель тут же вставал на его защиту и разгонял обидчиков к их великому стыду? "Эти мальчишки просто безжалостны!" На их усмирение потребовалось мужество, но всё же они усвоили урок и впредь задумывались, начинать ли им свои дурацкие выходки.

К сожалению, во время войны хорошие учителя уходили на фронт капелланами. Марсель много страдал от неуравновешенного священника, которого назначили учителем. Он не был глупым или невоспитанным, но обладал характером, от которого несправедливо страдали его ученики. Он бросался железными линейками в тех, кто раздражал его, коими могли быть даже лучшие ученики. Несчастные ученики очень расстраивались, а Марсель был настолько возмущён, что маме пришлось пойти с жалобой к директору школы, который постарался исправить ситуацию. Без сомнения, несправедливость во всём, будь то игра или работа, заставляла Марселя реагировать на неё.

К концу войны немцы всё больше и больше стали запугивать мирное население. Выход вечером на улицу требовал определённого мужества, которым обладала мама, выходя из дома в 10 часов вечера, чтобы навестить свою умирающую свекровь. Нужно было также обладать храбростью, чтобы в 6 часов утра идти служить Мессу с аббатом Демаршелье, исповедником Марселя. Однажды утром, дойдя до угла улицы Путрэнз, Марсель по счастливой случайности заметил двух немцев, один из которых стоял в начале улицы, а другой немного дальше, и оба они ждали, когда Марсель подойдёт поближе. Обычным для немцев делом было раздеть прохожих донага и избить. В этот раз ангелы-хранители были начеку. Марсель вовремя заметил этих двух хищников и поспешил обратно в дом, но уже не мог прислуживать на Мессе. Мама с Марселем пошли к священнику за советом, а также чтобы сказать ему о том, какой опасности подвергался Марсель; мама решила последовать совету священника. Тот посоветовал ходить другой дорогой ... Но было ли это безопасным? Впрочем мама и Марсель доверяли словам священника. И каждое утро требовало совершения поступка веры и мужества, которое Бог не мог не благословить; мы много молились добрым ангелам и всё шло хорошо. Однако наша дорогая Луиза не могла всего этого понять. "Мадам совсем неосторожна!" Но святые наблюдают свыше и не ошибаются.

В пятом классе исповедником Марселя был прекрасный аббат Демашелье, который превратил мальчиков в образцовый класс. Сыграл ли Марсель какую-нибудь роль в этом? Его очень любили все его друзья. В конце учебного года весь класс обратился с просьбой к директору оставить им их учителя и на следующий год. Просьба была удовлетворена. Бедному учителю пришлось на протяжении всех летних каникул повторять и переделывать свои конспекты, чтобы преподавать в четвёртом классе. Это было тяжёлое бремя, но тем не менее он был счастлив. Одновременно ему нужно было быть духовным наставником почти всех своих учеников. Плоды были превосходными. На выпускном курсе (философия), когда ученики выбирали своё призвание, из 10 – 12 учеников только двое женились, остальные вступили в монашеские ордена. Удивительный успех! В последующие годы они все старались приехать на ежемесячные или ежегодные встречи одноклассников. На одной из таких встреч Марсель, тогда уже епископ, с горестью заметил, что начинает терять друзей; каждый кто подходил к нему, выказывал огромное почтение, но давнишняя открытая сердечность исчезла. Он очень страдал из-за этого.

Когда мы были детьми, мы учили уроки на обеденном столе, сидя напротив друг друга. Я смотрела на него и думала: "Разве он не похож на Святого Людовика Гонзагу? Всегда такой умиротворённый и совершенный во всём?" Как-то я спросила его: "Чем ты будешь заниматься в будущем? Кем ты хочешь стать?" Тут же я поняла, что он ничего не расскажет, а только будет дразнить меня. Но я продолжала: "Может быть ты станешь священником?" "О, больше." "Неужели ты надеешься стать епископом?" "Больше." "Ну ты же не рассчитываешь стать Папой, ведь сейчас же все папы – итальянцы?" "Тогда почти Папой."

Но по интонации его голоса я поняла, что он дразнил меня, и я рассердилась и замолчала. Любопытно, что то, кем он стал, проявилось как бы само собой. А когда решение зависело от него, всё было совсем по-другому.

Когда Марсель вернулся ненадолго домой сразу же после окончания Второй мировой войны, он очень страдал от отчаянной пустоты, которая царила в доме после вознесения на небо обоих родителей. Он нередко напоминал мне, в какой степени мама была сердцем и душою нашего дома. Именно она занималась нашим воспитанием, поскольку папы часто не было дома: его вынуждали отлучаться из дома долгие командировки, особенно в годы Первой мировой войны. Марсель говорил мне по секрету, сколь много он почерпнул из сильного маминого характера, и перечислял те её черты, которые в большей степени впечатлили его. Во время Первой мировой войны, мама была главным управляющим завода; Марсель обратил внимание на то, что один служащий с особым усердием домогался её общения. Каждый вечер он приходил к нам в дом, якобы для того, чтобы показать ей свои отчёты. Мама регулярно ходила на завод, и этого вполне должно было быть достаточно. Но нет, однажды он снова пришёл к нам домой в конце рабочего дня, и служанка повела его в приёмную. Однако спустя некоторое время, вместо того, чтобы следовать за служанкой, он вошёл в комнату, где собралась вся семья. Изумлённая, мама всё же не мешкая выпроводила его. "Это не место, для того чтобы обсуждать заводские проблемы!" Бедолаге ничего не оставалось делать, как развернуться и отправиться прочь. Марсель запомнил эту сцену, поскольку он был чрезвычайно восхищён этим проявлением силы маминой души.

Аббат Демаршелье хотел, чтобы каждый услышал зов в своей душе сам, без совета наставника. Марсель, напротив, понимал влияние наставника как исходящее от Святого Духа. "В общем,– сказал он,– я не буду священником; глупо думать о том, чтобы стать священником и помнить только о величии и величественности священства. Я поступаю так же, как Святой Франциск; я хочу быть святым, я стану братом, но даже думать не могу о том, чтобы стать священником". Таковы были мысли, которые он мне поведал во время пасхальных каникул, перед которыми учитель философии сказал ученикам о том, что они должны принять решение. Я ответила, что ему не следует пребывать в таком состоянии нерешительности; почему бы не провести несколько дней в духовных упражнениях с бенедиктинцами в Лопем-Ле-Брюже или в Вискезе, где обычно Святой Дух заботится об уединившихся и просвещает их, если у них есть проблемы. Моё предложение было с готовностью принято; он предпочёл отправиться в Вискез. Он вернулся через несколько дней, мы опять встретились, но то, что он мне сказал, удивило меня: "Святой Дух считает, что я не призван быть бенедиктинцем поскольку меня привлекает апостольство". И действительно, дух бенедиктинства не был духом апостольства, однако это было неважно, ибо он и не собирался стать бенедиктинцем. Нам необходимо было найти другое решение. В аббатстве Попринж жил один монах, известный своей святостью и даром предсказания. Наш знаменитый дядя Альбан Тери жил там, в одном крыле дома для гостей, и он всегда рассказывал нам об этом монахе, когда приезжал к нам погостить. Разве это не просто – приехать навестить дядю и попросить о встрече с этим святым духовным отцом-траппистом, ... с этим пророком? Сказано – сделано. Марсель сел на велосипед, отправился в Трапп и, поприветствовав дядю, попросил о встрече с отцом Альфонсом. Ответ не заставил себя долго ждать. Как только он вошёл в комнату, добрый отец сказал Марселю: "Ты станешь священником... Ты должен быть священником". На этот раз сомнений не оставалось. Благодаря этому святому пророку Марсель без колебаний решил стать священником. Слава Господу!

Это было летом 1923 или 1924 года. Рене находился на военной службе, а мы проводили свои трёхмесячные каникулы в Сант-Савине, около Аргелес в Пиренеях. И конечно же именно Марсель был предводителем наших маленьких экскурсий в горы, ведя трёх сестёр "первого поколения", как мы себя называли, так как между старшим и пятым ребёнком была разница всего в пять с половиной лет, в то время как остальных троих детей отделяли пять – шесть лет, поэтому мы называли их "второе поколение". Однажды четверо из нас отправились полюбоваться восходом солнца на Кабалирос – вершину, которая была знаменита тем, что восход солнца здесь был прекраснее чем где-либо на Пиренеях. Нам нужно было рассчитать время так, чтобы не опоздать на Мессу. "Ничто не стоит того, чтобы пропустить Мессу",– говаривала мама; поэтому мы всегда планировали наши экскурсии так, чтобы не пропустить её. Накануне вечером мы решили переночевать в домике, ближайшем к вершине, чтобы добраться до неё к четырём часам утра. Вид на Пиренеи был потрясающим. Ровно в четыре часа мы отправились обратно, чтобы после четырёхчасового спуска придти в ближайший город Котерет, где мы надеялись успеть на Мессу, которая начиналась в восемь часов утра. Совершить такой спуск натощак (а в то время перед Причастием уже после полуночи не разрешалось даже пить) требовало от нас определённых качеств. Приближаясь к концу нашего спуска, мы приободряли друг друга, напоминая, что чем сильнее наши страдания, тем больше мы приближаемся к Иисусу. Наконец мы подошли к церкви; и как велико было наше разочарование, когда мы увидели, что кюре возвращается в сакристию. Месса закончилась. Марсель набрался смелости и пошёл к священнику, чтобы попросить Святое Причастие. Его встретил град упрёков. Как мог священник поощрять молодых людей, которые не смогли вовремя проснуться и успеть на Мессу? Из церкви послышались повышенные тона, и мы недоумевали: как Марсель осмеливался настаивать на своей просьбе?.. Мы молились. Всегда спокойный Марсель с жаром объяснял: "Мы только что вернулись с Кабалирос, натощак, в надежде успеть на Мессу, которая, как мы думали, начнётся в восемь часов". Теперь настал черёд кюре уступить, хотя он едва ли поверил. Он вышел из сакристии, чтобы проверить: да, трое сестёр были там, и он согласился дать нам Святое Причастие. Провидение не совсем оставило нас; ведь мы могли придти когда священник уже ушёл бы домой.

Когда мы проводили каникулы в Баньоле де л'Орне, Марсель снова был организатором наших походов. Мы обошли всё побережье Нормандии, начиная с горы Сайт-Мишель. Мы выехали из Авранша через пески на повозке, запряжённой лошадьми: разве это не более калоритно, нежели ехать на поезде? Здесь мы смогли восхищаться терпением Марселя. Милый бритонский кюре, который долго и тщательно обсуждал с нормандским кюре вопрос о том, является ли гора Сант-Мишель частью Бретани или Нормандии, уснул и захрапел на коленях у Марселя. Тряска дороги изнуряла Марселя, но к этому ещё добавлялась и напряжённая неподвижнось: как бы не разбудить доброго кюре! Будь я на месте Марселя, я слегка бы пошевелилась, чтобы дать понять, что следовало бы сменить положение. Но нет, Марсель принял епитимью без уклонения и довольно надолго. Когда наше путешествие подошло к концу, стали появляться потоки воды. Мы выехали немного поздно: не настигнет ли нас прилив? Бедных лошадей подгоняли плетью и вожжами, чтобы они ехали быстрее и не боялись пересекать потоки воды... Мы молились добрым ангелам! Наконец мы добрались до мола, а когда достигли вершины горы, море полностью окружило его.

У него был дар в точности имитировать акцент ныряльщиков, населяющих те провинции, через которые мы проезжали: Нормандию, Пей Баск. Каждый год у нас останавливались на несколько дней санитары, которые желали отметить в Лилле Праздник Божией Матери Лурдской. Один из них был из Лиона, другой – из Сант-Этьена, третий – с юга, из Нарбонна, но самый замечательный акцент был у заводского часовщика. Он любил ког да Марсель навещал его, а Мар сель по возвращении развлекал нас бесподобной имитацией. Нам очень нравилось слушать его, однако нужно было смотреть в оба, чтобы нас не смог услышать папа, потому что нам запрещалось разговаривать на этом диалекте!

Марсель, как верующий, не хотел говорить о политике, однако очень страдал из-за осуждения "Аксьон Франсэз"... Особенно он страдал во французской семинарии, не только из-за отставки высокоуважаемого отца Ле Флога, но и из-за тайных интриг, которые возникли после того, как обнаружилось, что среди семинаристов были участники партизанского движения. Всё это не могло не нарушить ту атмосферу, которую Марсель так ценил раньше. В то время Рене принял решение не завершать последний год учёбы, что позволило бы ему поступить в докторат – он понимал, что докторат – это прямая дорога в епископат, а его желанием было как можно скорее стать послушником Отцов Святого Духа; Марсель же, напротив, понимал, что ему необходимо закончить учение, поэтому он поступил в докторат по курсу теологии. После его посвящения в сан в Лилле, кардинал Лие-нар обязал его на год остаться в услужении в диоцезии, несмотря на желание Марселя последовать за Рене в миссионерское послушничество. Таким образом он был на год назначен викарием в городке Ломма.

Его послушничество в ордене Святого Духа проходило с величайшей преданностью, так что это было прямым восхождением к Богу; все его письма были насквозь пронизаны этим духом. Его опыт возрастал, однако его здоровье ухудшилось настолько, что ему приходилось отдыхать днём в саду на шезлонге... Какое унижение! Но он принимал это с великой простотой. Он был направлен в Габон, в страну с таким ужасным климатом, где он присоединился к своему старшему брату. Когда его определили в семинарию, он ежедневно общался с Монсиньором Тарди и отцом Форе, который также должен был стать епископом. Последний любил подшутить над Марселем во время еды, но вскоре понял, что никогда последнее слово за ним не останется: ответы всегда бывали милыми, но неотразимыми, и очень развлекали Монсиньора Тарди. По возвращении во Францию Монсиньор Тарди встретился с моими родителями, дабы сообщить им, что всё, что делал отец Марсель, было совершенным, а также, что он почувствовал большое облегчение, когда узнал о том, что отец Марсель будет замещать его в его отсутствие. Итак, он рекомендовал Марселя на посвящение в сан епископа Монсиньору Ле Хюнсеку, настоятелю братства. Какое испытание для скромности бедного отца Марселя; каким образом кто-то мог даже подумать о его кандидатуре? Во-превых, ему ещё год необходимо было оставаться в семинарии в Мортене, где, вне всякого сомнения, был горячо любим учениками и верующими, которые присматривали за домом, а также не мог не удовлетворять всех. "Наконец-то,– говорили они,– у нас появился отец!" Но он не унимался: "Разве я не должен стать траппистом? Не ошибаются ли по поводу меня?" Он предоставил дело вниманию Монсиньора Ле Хюнсека. Тот быстро ответил, что Марсель не должен ни просить о чём-либо, ни отказываться, а чтобы приободрить его, он подарил Марселю очень красивый аметист. Принял Марсель это не без страданий. Он чувствовал потерю друзей, которые подходили к нему теперь с почтением и уважением. Но он тем не менее не изменился; он слишком сильно любил простые и тёплые дружеские отношения. А теперь вокруг него образовалась такая пустота! В Лофем-ле-Брюже, куда он поехал провести духовные упражнения, монахи настаивали на том, чтобы посадить его на трон. Напрасно он убеждал их в том, что ещё не посвящён в сан епископа. Монахи настояли на своём; достаточно было того, что он был кандидатом в епископы. Более скромным образом принимали его в Солеэме, где монахи уступили его просьбам. Мы слышали, как Рене однажды сказал о Марселе: "Он родился первым, опередив меня, и даже не оставил мне тарелки чечевицы".

Во время службы в армии Марсель решил навестить меня в женском бернардинском пансионе в Бонскуре, подвергая себя риску, ибо ему приходилось пересечь границу – францезским солдатам в униформе этого делать не разрешалось. И всё же таможенный служащий пропустил его; что за неописуемая радость была для меня встретиться и провести вместе с ним несколько мгновений в лесах Бонскуре. Служба в армии была для него тяжела. В Валенсине, где он служил, было безумное множество неграмотных людей, и в своё свободное время он пытался учить их и преподавать им уроки катехизиса, которые, казалось, им нравились, однако сам он чувствовал себя одиноким и ему не с кем было пообщаться. Карабкаясь на ограду из колючей проволоки, он заработал себе шрам на щеке, который остался на всю его жизнь. Он чуть было не умер от прививки против тифа: мама и я поспешили в госпиталь, но нам не разрешили войти к нему. Мы лишь смогли немного утешить его и принести ему еды, и к счастью жар быстро спал.

Благодаря Марселю о Рене очень хорошо заботились, когда он страдал болезнью Паркинсона. Став Настоятелем священников ордена Святого Духа, Монсиньор Марсель сразу же задумал идею о создании дома для отцов-миссионеров, которые зачастую возвращались из миссий совершенно обессиленными. Он нашёл дом в Эльзасе и препоручил его сестрам ордена Святого Духа, которые ухаживали за нашим серьёзно больным братом с великой преданностью. Ужасная автокатастрофа, которая унесла жизни троих человек и оставила его лежащим в коме прямо на дороге, конечно же подорвала здоровье Рене. Несмотря на все эти беды, он всегда радовался нашим приездам к нему и был очень благодарен за них. К концу его страданий, которые фактически были мученичеством, матушка Мария-Габриэль смотрела на него как на Иисуса на кресте. Он всегда с нетерпением ждал новостей от Марселя, спрашивал первым делом о нём и ради него выносил все свои страдания. 8 декабря 1976 года, в праздник Непорочного Зачатия, он покинул нас, отправившись за небесным вознаграждением за свои земные страдания. Это был день, в который наша семья ежегодно повторяла своё посвящение Пресвятой Деве Марии.

Он сеял мир вокруг себя. Если Рене практически не бывал дома с четырнадцати лет, то Марсель обычно приезжал к нам на каникулы, и мы с величайшей радостью приветствовали его и старались помогать ему во всех делах. Четверо младших детей постоянно были вместе, и мы не помним, чтобы между нами возникали какие бы то ни было разногласия. Жанна всегда стремилась к совершенству, но если она не видела его в ком-либо, то прикусывала себе язык, чтобы удержаться от неприятного замечания. Мы понимали её и с улыбкой называли её "номенклатурой". Она была терпеливой и предпочитала исправлять себя, но не бранить других. Нас трогала забота нашей совестливой и дорогой сестры. Марсель был всегда совершенен и мягок, он излучал мир. Было достаточно увидеть его, чтобы стать счастливым; у него всегда было в запасе доброе слово, которое могло осчастливить любого. А мама говорила, что Бернадетта "всегда была её самым прекрасным лучом солнца". Мы просто не могли не быть счастливы вместе. Марсель всегда был внимателен и учтив. Бывая в Южной Америке, он никогда не упускал случая повидаться со своей крестницей, которая жила в Колумбии. Он так хотел, чтобы кто-нибудь из его племянников стал священником. Быть может он увидит это с небес?

Несколько раз мама совершала чудеса. Я хочу рассказать об одном. Будучи в Мартене, Марсель однажды шёл на станцию, чтобы успеть на поезд, и повстречал по дороге одну женщину; женщина эта попросила его помолиться за её ребёнка, который ничего не ел и ему угрожала смерть. Брат Марсель не хотел опоздать на поезд; он дал ей маленькую реликвию, доставшуюся ему от мамы, попросив положить её на ребёнка и пообещав помолиться за его исцеление. И только много недель спустя он узнал о том, что ребёнок поправился. Я помню как он заметил, что люди с готовностью просят о чём-либо, но зачастую очень поздно благодарят.

Мы редко сообщали ему заранее о своём приезде. Он готовился к походу в горы, находившиеся неподалёку, чтобы там провести свои каникулы, когда мы приехали в семинарию. Должно быть это было немалым разочарованием: отложить поездку в горы и не иметь возможности подышать свежим горным воздухом, который был ему так необходим! Напротив, Марсель сразу же разработал очень интересный маршрут и попросил своего друга-священника сопровождать нас, с тем чтобы каждый день иметь возможность присутствовать на Мессе везде, где бы мы ни находились, даже в катакомбах. Возле статуи Святой Цецилии у нас состоялась Месса с иподиаконом Марсель держал дискос с такой набожностью, что казалось будто бы там стоял ангел. После Мессы я спросила маму, заметила ли она это. Её также это очень тронуло, но она не хотела показывать своих чувств. Марсель очень подробно рассказывал нам обо всех местах, которые мы посещали. Мы даже были на аудиенции у Святого Отца Пия XI. Какие чудесные воспоминания! Путешествие наше закончилось в Ассизи, где мы наконец-то смогли вдохнуть горный воздух. Марсель несомненно совершил великий подвиг добродетели.

Статья об Архиепископе Марселе Лефевре, опубликованная в "Ангелусе" за июнь 1996 года.

Вернутся к оглавлению